***
Десять лир в кошельке, десять станций метро до Фатиха.
Два дня лета, украденных внаглую у ноября.
Солнце слепит глаза, обнимает так ласково, тихо,
Волны бьются о борт отходящего корабля.
Город стелется вниз, с голубых минаретов мечети
До откормленных чаек на пристани Ускюдар.
Вот у древних камней делят что-то бездомные дети,
Вот старик на крыльце с медной джезвы стирает нагар.
Двое жадно глотают свободу (счастливые люди),
Потерявшись в узорах тарелок, ковров и шелков,
Растворяясь как сахар в прозрачном стеклянном армуде,
Существуя в пространстве никем не подсмотренных снов.
Пальцы помнят фактуру (а что им ещё остаётся) –
От ажура белья до ажурной лепнины колонн.
Сердце помнит всё разом и бьётся, и бьётся, и бьётся –
Если выключить звуки, расслышишь отчётливый звон.
ноябрь’17, Айя-София
***
Видишь, хабиби, бьются о камень волны
И разлетаются брызги алмазной пылью?
Город встречает взглядом, нежности полным.
Боль позабыта, то есть, читай: бессильна.
Там, над Босфором, в танце кружатся чайки.
Здесь, у надгробий, уж отцветает слива.
Кто мне ответит искренне, без утайки,
Как всё так вышло: складно, легко, красиво?
Слышишь, хабиби, снова напев азана
Воздух рассёк и дёргает сердца струны?
Значит мы правда здесь, мой цветок тюльпана,
Значит не снятся вязи арабской руны.
март’18, Сулеймание