котёл

[ginger-kjara]

О, я снова могу выложить текстик про ХС не под замком. По-прежнему, выразимо его в открытом доступе не существует.
Там, кстати, есть Дурмстранг.

Вечер в Дырявом Котле

Самое главное, что я почерпнула из нашего с Барти посещения Дырявого Котла – никогда не пей с гриффиндорцами из одной тары. Любое пойло собственного сочинения они способны превратить в "Гриффиндорку". От количества молотой жилы дракона и когтей льва в сваренном ими безобидном на вид глинтвейне не только язык, нёбо и глотка, но даже губы горели огнём. Впрочем, авторы состава винили во всём чёрный, как смерть, маггловский лимонад, которым, по их словам, было изрядно разбавлено вино. Что являлось нектаром для львов, оказалось совершенно губительно для змей.
У нас была бутылка игристого белого. Ей и спасались.
Формат мероприятия несколько отличался от того, к которому я успела, оказывается, здорово привыкнуть за последнее время. Не только темами для разговора и длиной юбок у леди, но и общим уровнем шума. В Дырявом Котле разговаривали одновременно все. Нам даже пришлось перечитать правила пребывания в этом заведении, чтобы проверить, есть ли среди них пункт "перебивайте собеседника" (спойлер: нету), поскольку нам не хотелось нарушать установленных владельцами порядков.
Тем не менее, общая атмосфера беззаботного кутежа витала в воздухе, разливалась по нашим кубкам и проникала в кровь, добираясь прямиком до самого сердца. Мы вели беседы и знакомились со студентами, с которыми проучились вместе уже целый год. Центров всеобщего внимания было два: профессор МакНелли, играющий на гитаре, и незнакомый нам волшебник неопределённых лет в чёрной беретке с медным анкхом на шее. В отличие от анкхов, украшавших шеи и пальцы друзей величайшего некроманта современности Дж.Моргана, этот анкх перевёрнутым не был. Поскольку песни под гитару нестройным хором присутствующих исполнялись в лучшем случае на "Посредственно", а целью походов на подобные мероприятия всегда было заведение новых знакомств, человек в беретке показался нам привлекательнее. Спустя какое-то время нам удалось соблюсти все условности этикета. Лаэз, смущаясь и немного неумело, сумел нас представить. Человек в беретке оказался ректором Дурмстранга, ясновельможным паном (что, насколько мы поняли, было равнозначно привычному нам титулу "лорд") Вивианом Лучием.
Он умело задавал А.Лестрейнджу неудобные вопросы относительно политической программы некроманта Дж.Моргана и уже совершённых им ошибок, без интереса отзывался о Люциусе Малфое, но уважительно об Известном Лице, а по каким-то его случайным (или, наоборот, неслучайным) фразам можно было сделать вывод, что он участвовал в войне с Гриндевальдом, причём на стороне Гриндевальда.
Мало быть друг другу представленными. Важно поговорить.
– Прошу прощения, мм... пан Лучий (восточноевропейское именование странно звучало на языке), позвольте задать вам вопрос? Эта подвеска у вас на шее... – я указала на медный анкх, – Почему вы её носите?
Глаза ректора Дурмстранга полыхнули опасным огнём.
– О... – он внимательно взглянул на меня, – А чем вы готовы расплатиться за мой ответ?
Я продолжила смотреть ему в глаза.
– Ответом на ваш вопрос, сэр.
– Ладно. Я отвечу так: это в некотором роде моя месть.
– Хорошо, – кивнула я.
– Теперь моя очередь. Только дослушайте мой вопрос до конца. Ответьте, почему у вас возник такой интерес? Только, прошу вас, без всякого "простого любопытства" и "спросила, чтобы спросить".
У меня был ответ, оставалось грамотно его подать.
– Мне стало интересно, что именно может вас связывать с группой волшебников, избравших этот знак своим символом.
Несколько секунд В.Лучий оценивал мой ответ. Потом прищурился.
– А хорошо! Я вас запомнил, мм... пани Блэк.
Он удалился проветриться с хищной улыбкой на лице. Я тоже осталась довольна.
Мой брат, тем временем, вел беседу с Алектусом. Ещё в начале каникул наш кузен написал Барти письмо, в котором выражал желание встретиться. Наконец, такой шанс представился. Я не могла не присоединиться к диалогу.
– Вы позволите? – я села за их столик и закурила, – Там слишком шумно.
– Конечно, – кивнул Барт и обратился к Алектусу, – Это моя сестра. Я доверяю ей, как себе.
Суть разговора сводилась к тому, что Алектус просил поддержки, когда Морган падёт.
– Дружок, – парировал Барт, – Тебе предъявлены конкретные обвинения. Или скажешь, что не делал ничего из этого списка?
– Делал, – пожимал плечами Алектус, – Но что, если не по своей воле?
– А есть ли доказательства? – спросила я с нажимом на последнее слово. Наигранно нахмурившись, я повернулась к Барти, – Я ему подсказываю, да?
Ничего не могу с собой поделать. Люблю играть с едой. Особенно с красивой едой. Хотя конечно, до того, как наш кузен начал покрываться чешуёй, он выглядел лучше.
Барти против таких подсказок не возражал. Сошлись на том, что в случае суда над А.Лестрейнджем, лорд Блэк будет голосовать против смертной казни. Об ответных обещаниях, данных нашим кузеном, я умолчу.
Разговор постепенно терял осмысленность. Алектус предлагал моему брату стать министром магии. Брат рассказывал, что пост министра его не особо интересует. То ли дело построить летающий корабль и отправиться путешествовать. Сойдясь на том, что все важные вопросы обговорены, мы вернулись в шумную толпу. Насколько близкими родственниками мы приходимся друг другу, Алектус не понял. Оставим для более подходящего момента.
Вечер продолжался. Мы с Барти как будто бы оба избегали говорить друг с другом о серьёзном. Снимать маски было болезненно и опасно: мы оба рисковали не выбраться из этого Конъюктивитуса-на-двоих. Но тема письма, которое я отправила ему буквально пару дней назад, неизбежно всплыла.
Он не задавал вопросов. Не интересовался подробностями. Возможно, боялся нарваться на непреложку или какую-нибудь клятву иного рода. Возможно, боялся того самого состояния, которое я уже описала выше как Конъюктивитус-на-двоих. Вместо расспросов он прочитал мне короткую лекцию по ЗоТС (тому разделу, который обычно именуют "Защитой от самого себя"). Я отвечала, что я азартна и не люблю оставлять себе пути к отступлению. Он называл это чертой Гриффиндора, а не Слизерина. Спорить я не хотела. Сияя незримым белым плащом, он сказал, что если я вдруг захочу выучить известное проклятие, он встанет напротив меня, выбросит палочку, раскинет руки и не станет сопротивляться. Как я была зла. Своим желанием возложить себя на жертвенный алтарь он будто бы решил всё за меня.